КОРЗИНА
Мои заказы

Ваша корзина пуста

→  Стоимость доставки

→  Как сделать заказ?

→  Способы оплаты

Кьеза Л. Желание и наслаждение Cерия: Психоаналитические горизонты Издательство: Скифия-Принт Город, год: Санкт-Петербург, 2020 ISBN: 978-5-98620-431-4 Формат: Стандартный книжный Тип переплета: Мягкая обложка Количество страниц: 388 стр. Тираж: 500 экз. Возрастная категория: 12+ Цена: 800 руб. бумажная книга В корзину

Лоренцо Кьеза «Желание и наслаждение»

Книга психоаналитика и философа Лоренцо Кьезы «Желание и наслаждение» — сборник, включающий в себя десять текстов, проблематика которых вращается вокруг желания и наслаждения, двух принципиальных понятий психоанализа, но отнюдь не ограничена ими. Прояснение формул Лакана, в первую очередь фундаментальной — «сексуальных отношений не существует», призывает литературу (Арто, Жене и Кафку), биологию (Стивена Джей Гулда), философию (Делез) и барокко (Бернини).

«Расширение при этом предполагает ускользание от тотализации. И дело не только в том, что эта книга в деталях проясняет формулу «сексуальных отношений не существует», но и в том, что две оси книги — желание и наслаждение — ведут читателя к размышлениям об идеологических условиях существования, а также о параонтологическом устроении, а точнее нестроении бытия.»

Еще книги этой серии:

Зупанчич А.
Что есть секс?

Перечитывая Фрейда и Лакана, Аленка Зупанчич преследует фантастически сложную цель, с одной стороны, прояснить, что понимает психоанализ под сексом и сексуальностью; с другой, сохранить секс и сексуальность даже не в качестве предельного горизонта творимого человеком смысла, а восстановить их в качестве измерения реального.

Подробнее:

Лоренцо Кьеза. 
Мир желания: Лакан между эволюционной биологией и психоаналитической теорией

Отрывок. Перевод с английского Ирины Сергеевой

Основная цель этой статьи состоит в том, чтобы исследовать биологические основания понятия желания, как оно изложено Лаканом в его первых двух семинарах (1953‑1955). В этих семинарах мы обнаруживаем наиболее подробное обсуждение исходных видоспецифических предпосылок, которые обусловливают способность homo sapiens говорить и позволяют индивидам [individuals] заключать символические пакты. Несмотря на несводимость человеческого желания к области животных инстинктов, его можно толком понять только с учетом проводимых с эволюционных позиций изысканий по вопросу о возникновении языка — изысканий, которые не только поднимают проблему скрытых телеологических допущений, обнаруживаемых в определенных случаях в дарвинизме, но и проблематизируют возможность достижения логической непротиворечивости при исследовании истоков языка. Опираясь на органические и анатомические доказательства, которые нашли впоследствии поддержку у специалистов в области естествознания Стивена Джея Гулда и Адольфа Портмана, Лакан постулирует первоначальную биологическую рассогласованность между человеком и окружающей средой, причем в центре такой рассогласованности находятся преждевременность рождения и последующая беспорядочность воображения, из которых имманентно следует появление языка и символического[2]. Желание рассматривается в этом контексте как коэкстенсивное тому, что Лакан неоднократно, особенно в семинаре I, называет «миром символа», или «символическим миром», — это важнейшее словосочетание содержит множество философских отсылок, которые пока еще не получили достаточного внимания со стороны критиков[3]. Ключевой момент, который здесь необходимо уловить, состоит в том, что символический порядок представляет собой мир в том смысле, что вселенная [uni‑verse], предъявляя себя человеку всегда в качестве целостности, компенсирует несостоятельность в строгом смысле «природного» отношения между человеком как животным и окружающей средой. Тем не менее, выполняя эту функцию, символическое также выступает не чем иным, как просто‑напросто «человеческой природой»[4]. Иными словами, символическое является исключительной и в определенной мере автономной псевдосредой, которую необходимо осмыслять, все же задействуя биологические понятия[5]. По этой причине само противопоставление природы и культуры как таковое оказывается поставлено под вопрос и предложено вновь к рассмотрению на ином уровне[6].

Семинары и статьи Лакана, датируемые началом и серединой 50‑х годов, обычно изучаются с опорой на понятия «пустой» и «полной» речи в их связи с диалектикой признания желания, предложенной Кожевым. Не допуская недооценки важности этого первого формулирования желания как желания другого, я намереваюсь остановиться преимущественно на биологических предпосылках желания, поскольку Лакан продолжит их придерживаться (вплоть до того, что он будет принимать их как нечто само собой разумеющееся) даже после того, как он оставит понятия «пустой» и «полной» речи. Это также позволит мне продемонстрировать, что Лакан, как бы следующий в этот период мысли за Гегелем, уже занят материалистским объяснением языка и человеческого желания как желания признания, формулируя их в контексте яростной антителеологической, антигуманистической и антивиталистической полемики.

Однако важно заранее отметить, что в рамках моего нового подхода к семинарам I и II я не стремлюсь отрицать те тупики, которые обнаруживаются в ранних работах Лакана при изучении понятия желания как желания признания и которым я уделил большое внимание в моей книге «Субъективность и Другой»[7]. Коротко говоря, проблема с тем, как Лакан использует положения, выдвигаемые Кожевым, заключается в том, что на этом этапе Лакан идентифицирует взаимное признание желания с полной успешной интеграцией субъекта в символический порядок. В результате неполнота символического порядка, то есть тот факт, что псевдосреда человека предъявляет себя как целостность только в той мере, в которой она структурно является не‑всем [not‑all], не акцентируется в достаточной степени, хотя и не упускается из виду полностью. Работа по тщательному различению с теоретической точки зрения потребности, требования и желания, предпринятая в семинарах IV и V, а также необходимость иметь дело с реальным как не‑всем символического, обнаруживаемая в семинаре VII, впоследствии потребуют от Лакана пересмотра вышеупомянутого гармоничного подхода. К началу 60‑х годов полная интеграция в символическое будет прямо рассматриваться как невозможная, а диалектика желания, как следствие, будет считаться сосредоточенной на уровне разметки себя субъектом по отношению к объекту вытесненного фантазма в качестве субъекта, претерпевающего провал.

II.

Согласно Лакану человек рождается преждевременно, то есть с «чертами зародыша»[8], которые особенно явно заметны на примере задержки сенсорно-двигательного созревания ребенка. Как Лакан указывает в семинаре I, «вовсе не психоаналитики создали идею о преждевременности рождения. Как свидетельствуют гистологи, аппарат, играющий в организме роль нервного аппарата… является при рождении незавершенным»[9]. Лакан никогда прямо не говорит о неотении, понятии эволюционной теории, которое Гулд определяет как «сохранение у взрослых потомков признаков, которые ранее были характерны для неполовозрелых особей, в результате замедления соматического развития»10. Тем не менее очевидно, что, с точки зрения Лакана, преждевременность рождения приводит к постоянной биологической нестабильности нашего вида, которая обусловливает непрерывно продолжающийся процесс все нового приспособления homo sapiens к своей среде. Человеческая природа отмечена неизгладимой печатью преждевременности рождения. Первым заметным ее следствием является тот факт, что человеческий ребенок в гораздо большей степени зависит от своей матери — и других окружающих его взрослых, — чем ребенок любого другого примата.

Лакан дополняет эти рассуждения из области биологии утверждением априори антропо‑философского плана, которое обычно как таковое эволюционными теоретиками не тематизируется или же оспаривается: преждевременность рождения свидетельствует о «принципиальной неадаптированности», «первоначальной беспомощности»[11]. Эта дезадаптация проявляется преимущественно в воображаемом отношении человека к своему гештальту. Лакан принимает идею, согласно которой витальные (то есть в первую очередь сексуальные) отношения между животными одного вида и, как следствие, косвенно также отношения между видом и его средой регулируются посредством гештальтов. Как и другие животные, человек имеет инстинктивную предрасположенность к тому, чтобы распознавать образ тела другого представителя своего вида как целостную форму, и этот образ, следовательно, человека привлекает. Однако в отличие от других животных человек осуществляет отчуждающую идентификацию с гештальтом, поскольку полнота образа тела выступает для него в качестве идеального единства, которое компенсирует его органические недостатки. Воображаемый порядок — который, таким образом, должен пониматься не как мир «иллюзий», а как мир природных «формообразующих идентификаций», делающих половое размножение возможным, как мир так называемых «пусковых механизмов» Конрада Лоренца[12], — у человека ни много ни мало «нарушен», как говорит Лакан[13].

Точнее говоря, это означает, что первичное я человека как воображаемый мысленный объект «устанавливается посредством отслоения, различения» — или, как Лакан указывает в другом месте, посредством предельного отчуждения — «от внешнего мира»[14]. Воображаемая функция первичного я не только позволяет человеку уравновесить в идеальном плане свои органические недостатки — в этом смысле она «имеет благотворное значение»[15], — но одновременно она знаменует собой преждевременность иного рода, которая усугубляет преждевременность рождения. «…Один лишь вид целостной формы человеческого тела дает субъекту воображаемое господство над его собственным телом — господство преждевременное по отношению к реальному овладению. Такое формирование не связано с самим процессом созревания и не совпадает с ним»[16]. Поэтому Лакан вскоре признает, что в отношении благотворного значения я «сохраняется его обусловленность преждевременным созреванием, а соответственно, и врожденной недостаточностью, зиянием, с которыми он[о] остается по своей структуре связан[о]»[17].

Важно подчеркнуть, что в разговоре о несоответствии между идеальным и реальным господством речь идет не столько о неизбежной задержке, сопровождающей обретение моторной зрелости, — коротко говоря, идентификация ребенка с человеческим гештальтом не позволит ему немедленно начать ходить, — сколько о преждевременном либидинальном созревании. Лакан смело заявляет, что «либидо человека достигает завершенности раньше, чем к нему присоединяется объект»[18]; Лакан здесь имеет в виду, что вслед за идеей нарциссизма у Фрейда и вопреки монистичному понятию «психического интереса» у Юнга мы должны всегда логически различать либидо я и сексуальное либидо[19]. Это должно позволить нам распознать, что даже до установления каких бы то ни было отношений с сексуальным партнером человек не только эротизирует образ человеческого тела как целостной формы, но и вступает с ним в агрессивное соперничество. Этот образ составляет идеальное единство, которое позволяет человеку достичь отчуждающей идентификации, но которым по этой же самой причине он никогда в полной мере не овладевает. Как я тщательно аргументировал в своей книге «Субъективность и Другой»[20], в отсутствие опосредованности символическим порядком такое амбивалентное либидинальное отношение между человеком и его идеальным образом в конце концов привело бы к самоуничтожению вида homo sapiens[21].

Как представляется, Лакан предполагает, что если первичная форма нарциссизма характеризует либидинальную жизнь как представителей homo sapiens, так и других животных, поскольку они все зависят от воображаемых гештальтов, то вторичный нарциссизм, отчуждающая идентификация с идеальным образом, является прерогативой только лишь человека. Этот образ затем проецируется человеком на свою среду под видом так называемого идеального я; собственно говоря, именно оно в буквальном смысле позволяет человеку видеть и выстраивать свое «либидинальное отношение к миру вообще»[22]. Однако это оказывается возможно только при том условии, что идеальный образ сам понимается как «воображаемый источник символизма», который обладает неотъемлемой потенциальной способностью сдерживать агрессивно-нарциссические тенденции я[23]. Отношение между «ноэтической способностью» идеального образа человека и его сексуальной функцией — это то, что главным образом отличает биологию человека от биологии других животных. В случае животной сексуальности имеет место идеальное воображаемое соответствие, тождественность Innenwelt и Umwelt[24]. Лакан полагает, что животная сексуальность является «замкнутым миром двоих», в котором происходит «соединение объектного либидо и нарциссического»[25]: благодаря первичному нарциссизму «животное совмещает реальный объект с заложенным в нем самом образом»[26]. С другой стороны, человеческое «беспорядочное воображение» приводит к «игре в прятки», в которую вовлечены образ, то есть человеческий гештальт, и сексуальный объект[27]. Вид homo sapiens может в конце концов реализовать свою сексуальную функцию только при помощи символического «установления адекватности», что в современном западном обществе обеспечивается посредством эдипова комплекса[28].

Особенно важно, что Лакан указывает, что человеческая сексуальная функция никогда не реализуется в полной мере: генитальная любовь должна в этом смысле рассматриваться в качестве условного «ряда культурных приближений»[29]. Интроекция я‑идеала, разрешающая эдипов комплекс, — процесс, на котором я не могу здесь подробно останавливаться и исследование которого во времена семинаров I и II Лакан только начал намечать, — представляет собой частичную символическую реадаптацию дезадаптированного либидо человека, то есть является паллиативным средством для его беспорядочного воображения. Такая символическая реадаптация может, на первый взгляд, показаться в чем-то парадоксальной, поскольку она возвращает в природное состояние [re‑naturalises], даже если только частично, дезадаптированную природу homo sapiens. Для человека отношение между воображаемым телом и реальным либидо — а с ним и воспроизводство вида — оказывается возможно в силу места человека «в мире символического или, иначе говоря, в мире речи»[30].

Здесь необходимо подчеркнуть, что символическое установление адекватности соответствует не чему иному, как вторичному нарциссизму. Комментаторы часто упускают этот момент. Вопреки поверхностным подходам к тому, как Лакан проводит различение порядков воображаемого и символического, в этом контексте необходимо настоять на их взаимодействии и взаимозависимости. Мы должны даже пойти еще дальше и предположить, что идеальное я как проекция отчуждающей идентификации человека с человеческим гештальтом и я‑идеал как интроекция «новой формы» являются двумя неразрывно связанными составляющими одного и того же процесса нового естественного [natural] приспособления[31]. Я‑идеал символически задает форму нарциссического либидо идеального я, поскольку я‑идеал является образом, который «занимает место в ряду требований закона» и таким образом «управляет… игрой отношений… [c] друг[ими]»[32]. Это в конце концов делает возможным соединение в человеке объектного либидо и нарциссического либидо, что тем не менее не позволяет в полной мере преодолеть основополагающую дезадаптацию человеческого воображаемого. Фактически мы продолжаем эротизировать человеческий гештальт и нарциссически с ним соперничать, даже если нам удается связать его с другим — другим человеком, мужчиной или женщиной, — как с объектом нашего либидо.

Примечания:

• 2. По вопросу об органических и анатомических доказательствах, которые поддерживают гипотезу преждевременного рождения человека, см., например, Gould S.J. Ontogeny and Phylogeny. Cambridge MA: The Belknap Press of Harvard University Press, 1977. Pp. 369-371; Portmann A. Le forme viventi. Nuove prospettive della biologia. Milan: Adelphi, 1969. Pp. 154-156, 97-301.
• 3. См. The Seminar of Jacques Lacan. Book I, Freud’s Papers on Technique, 1953-1954. New York: Norton, 1988. Pp. 80, 87, 174, 224-225, 268 (Лакан Ж. Семинары. Книга I. Работы Фрейда по технике психоанализа (1953-1954). М.: Издательство «Гнозис», Издательство «Логос», 2009. С. 109, 119, 228-229, 296-297, 352). См. также The Seminar of Jacques Lacan. Book II, The Ego in Freud’s Theory and in the Technique of Psychoanalysis, 1954–1955. New York: Norton, 1991. Pp. 100, 170, 284 (Лакан Ж. Семинары. Книга II. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954-1955). М.: Издательство «Гнозис», Издательство «Логос», 2009. С. 144-145, 242-243, 402).
• 4. См. The Seminar. Book II. P. 29 (Лакан Ж. Семинары. Книга II. С. 43-44).
• 5. Я обязан термином «псевдосреда» [pseudoenvironment] работе итальянского философа Паоло Вирно. См. в особенности Scienze sociali e “natura umana”. Soveria Mannelli: Rubbettino, 2003, и главу 6 в Quando il verbo si fa carne. Linguaggio e natura umana. Turin: Bollati Boringhieri, 2003. В качестве введения в эту тему на английском языке см. Virno P. Natural-Historical Diagrams. The ‘New Global’ Movement and the Biological Invariant // Chiesa L. and Toscano A. (eds.), The Italian Difference. Contemporary Italian Thought, special issue of Cosmos and History: The Journal of Natural and Social Philosophy, Vol. 5, No. 1 (2009).
• 6. См. The Seminar. Book II. Pp. 34-35 (Лакан Ж. Семинары. Книга II. C. 51-52).
• 7. См. Chiesa L. Subjectivity and Otherness: A Philosophical Reading of Lacan. Cambridge MA: MIT Press, 2007, и особенно стр. 24-26, 39-41 данной книги. –Прим. авт. Во второй части названия книги «Subjectivity and Otherness» автор добавляет к слову «другой» (англ. other) суффикс –ness, который используется в английском языке для образования существительных, указывающих на состояние или на качество бытия чем-либо. Название книги, следовательно, можно было бы перевести на русский язык как «Субъективность и инаковость». Перевод, который приводится выше, выбран с учетом необходимости сохранить важную для психоанализа отсылку к слову «Другой». — Прим. пер.
• 8. The Seminar. Book I. P. 210 (Лакан Ж. Семинары. Книга I. С. 275).
• 9. Ibid. P. 149 (Там же. С. 195).
• 10. Ontogeny and Phylogeny. Р. 483.
• 11. The Seminar. Book II. P. 169 (Лакан Ж. Семинары. Книга II. С. 241); The Seminar. Book I. P. 140 (Лакан Ж. Семинары. Книга I. С. 184). Эволюционные биологи имеют склонность считать преждевременность рождения адаптивным ответом на трудности при родах, обусловленные размером головного мозга человека. Согласно Гулду «непосредственно после рождения наш мозг продолжает расти с той же скоростью, что и мозг плода… если бы такой рост продолжался в утробе, голова вскоре стала бы слишком большой для успешных родов» (Ontogeny and Phylogeny. P. 370). Кто-то, между тем, мог бы утверждать, что дезадаптация может быть отнесена на счет чрезмерного роста нашего головного мозга… В более широком плане Лакан и Гулд еще более усложняют отношение между адаптацией и отсутствием адаптации в случае неотении у человека. Для Лакана дезадаптация человека является в конце концов успешной дезадаптацией, что проявляется в том обстоятельстве, что homo sapiens господствует над другими видами. Для Гулда человеческая неотения является по сути адаптивной, хотя и может привести к неадаптивным последствиям; см., например, How the Zebra Gets its Stripes // Mc Garr P. and Rose S. (eds.). The Richness of Life. The Essential Stephen Jay Gould. New York: Norton, 2007. Pp. 327-328. При этом для Гулда неотения является феноменом, обнаруживаемым далеко не только в эволюции человека (см. особенно главы 9 и 10 в Ontogeny and Phylogeny).
• 12. The Seminar. Book I. P. 116, 121 (Лакан Ж. Семинары. Книга I. С. 155, 161).
• 13. The Seminar. Book II. P. 37 (Лакан Ж. Семинары. Книга II. С. 55).
• 14. The Seminar. Book I. P. 79 (Лакан Ж. Семинары. Книга I. С. 107).
• 15. Ibid. P. 282 (Там же. С. 370).
• 16. Ibid. P. 79 (Там же. С. 107).
• 17. Ibid. P. 282 (Там же. С. 370).
• 18. Ibid. P. 149 (Там же. С. 195).
• 19. Ibid. P. 114 (Там же. С. 152).
• 20. См. сноску 7 выше. — Прим. пер.
• 21. См. Subjectivity and Otherness, особенно стр. 82-84. О том, как некоторые животные черты «только кажутся направленными на саморазрушение, <но> фактически содействуют развитию», и о невозможности сведения человеческой склонности к саморазрушению к данному механизму см. Diamond J. The Third Chimpanzee: The Evolution and Future of the Human Animal. New York: HarperCollins, 1992. Pp. 192-204.
• 22. The Seminar. Book I. P. 125 (Лакан Ж. Семинары. Книга I. С. 167).
• 23. Ibid. (Там же. С. 166.)
• 24. Innenwelt — внутренний мир (нем.); Umwelt –внешний мир, окружающая среда (нем.). — Прим. пер.
• 25. The Seminar. Book I. P. 137 (Лакан Ж. Семинары. Книга I. С. 180).
• 26. Ibid. P. 138 (Там же. С. 182).
• 27. Ibid. (Там же.)
• 28. Ibid. P. 139 (Там же).
• 29. Ibid. (Там же.)
• 30. Ibid. P. 80 (Там же. С. 109).
• 31. Ibid. P. 133 (Там же. С. 176). Мы должны, конечно, логически предположить наличие виртуального этапа, на котором ребенок проецирует идеальное я до того, как происходит интроекция я-идеала. Этот первоначальный однонаправленный жест может быть лучше понят, если говорить здесь о первичном я, Ur-Ich (прото-я (нем.). — Прим. пер.), а не об идеальном я.
• 32. Ibid. P. 134, 141 (Там же. С. 176, 185).