(источник: портал "45 параллель")

Издательство «Скифия» было основано в 1999 году в Санкт-Петербурге. Основное направления издаваемых книг – гуманитарная литература. В 2013 году свет увидела новая серия: Антология Живой Литературы (АЖЛ), которая, благодаря тщательному отбору авторов и произведений, сразу же привлекла внимание русскоязычного читателя. 

Книга, о которой пойдёт речь, выпущена издательством «Скифия» в уходящем году. Среди её авторов петербуржцев всего трое. Остальные живут в Москве, Туле, Химках, Чебоксарах, Уфе, Салехарде, Киеве, Баку, Тель-Авиве. Что же объединяет их, делая набор авторских блоков новой литературной единицей?

«Природа не боится красоты. Её боятся художники, презирают композиторы, недолюбливают поэты. Они называют красоту «пошлостью». А нет, чтобы просто посмотреть на небо...»  Это Игорь Филатов, певец, композитор, писатель, отвечающий «за каждое написанное слово». Пишущий так, что при чтении – мороз по коже.

«Шишки» – рассказ Елены Счастливцевой (шишок – леший, чёрт, домовой, вредный и старый). О двух таких «шишках» и идёт речь. Один – ребёнком переживший блокаду и навсегда похоронивший в детской, взрослой, старческий памяти свой тогдашний ужас.  Второй – доблестный лагерный охранник, обвешанный, как побрякушками, «небоевыми» медалями и командно-надзирательским голосом повествующий детям о своём «мифическом» фронтовом прошлом. А когда после «урока мужества» фальшивый фронтовик оказывается, как «мешок с мусором», заброшенным на вершину сугроба, мы не испытываем к нему ни малейшего сочувствия.

«Царскосельский вокзал» – самый питерский из включённых в книгу рассказов, хотя его автор живёт в Израиле. Борис Суслович пишет об Иннокентии Анненском сдержанно и пронзительно, с любовью и горечью. А соседствующая «Воронка» пунктирно, но отчётливо рисует картину нынешнего еврейского исхода, кажущегося неотвратимым, почти не зависящим от личности каждого своего участника.

«Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк» Виталия Лозовича читается взахлёб, от первой до последней строчки. «Озеро мёртвых» уже было готово пополниться ещё одной жертвой, но рыжий волк совсем по-собачьи спасает бывшего хозяина, только что едва не убившего его. Где она: граница милосердия и жестокости? Может ли хищник оказаться гуманнее человека? Неужели потому, что ближе к природе и чаще «смотрит на небо»?

«Самоуважение» Марины Андреевой – о той России, которая была потеряна в октябре 1917. О благородстве, достоинстве, самоуважении, самодостаточности русского дворянства, столетиями верой и правдой служившего Родине. О людях, в чьих глазах «навсегда заледенели невыплаканные слёзы». А рядом – «Ностальгия» по детству, как будто написанная на одном дыхании, красиво, изящно, сочно.

«Всё будет хорошо!» Ларисы Маркияновой – о мудрой, любящей женщине, которая, получив пощёчину, с видимой готовностью подставляет вторую щёку, а любовница-разлучница неожиданно понимает, насколько она слабее и ничтожнее, несмотря на выигрышный возраст, эффектную внешность, умение себя преподнести.

«Сестрички» Михаила Садовского: воспоминания тяжелейшего военного детства облагораживаются участием в них двух козочек – Майки и Апрельки, забота о которых превратила мальчугана в мужчину. «Исаак» – почти стихотворение в прозе, посвящённое молодому парню, с гордостью носящему «неудобное» прадедовское имя.

«Должны сбываться мечты» Дины Николаевой – о возвращении взрослого пожившего человека в родной город и полузабытую юность. И помогает ему возникшая как бы из ниоткуда женщина, не отличающаяся ни красотой, ни молодостью, но чувствующая его так, что сразу становится необходимым, близким человеком. Сбывшейся мечтой.

Александр Ларин показывает, насколько трудноразличима грань между журналистикой и прозой: «Живёшь ты уже глубоким стариком, болеешь, кряхтишь, денег нет, нужных лекарств не купишь, на улицу выйдешь ― там пыль, грязь…; сидишь себе в темноте из экономии, а в душе по-прежнему, уже через столько лет, словно лампадка светит: Крым-то – наш…» («Крым как вечная радость»).

Рассказы Александра Пахомова так же молоды, как и он сам: «Она проснулась раньше него. Без звонка будильника и посторонней помощи, а исключительно по собственной воле» («Она проснулась раньше»). Дальше изобретательно перебираются варианты совместного (или раздельного) будущего сегодняшних любовников. Но словцо «исключительно» сходу настраивает на несерьёзный, ироничный лад.

«Шоколадный Артур» Анатолия Дона с портретом «нового русского», сочетающего безукоризненную внешность с душевной никчёмностью, всё же кажется одномерным, предсказуемым. Хотя фон рассказа, лиричный, многоплановый как бы восполняет этот пробел: «В глубине холла неспешно журчала мелодия. Звуки таяли в пространстве… Людские голоса становились всё менее и менее отчётливыми...».

Татьяна Краснова пишет о событиях, относящихся не к литературе, а к быту, пытаясь разглядеть их «оборотную сторону»: «С ума сойти, рука отсохнет. «Изъято… согласно… постановлению… копия… подшита…» Неужели всё, просто не верится» («Мысленный монолог клерка»).

«Сашенька» Юрия Краснова напоминает «великий бал у сатаны», упрощённый и осовремененный. Читается с удовольствием, несмотря на классические аллюзии или благодаря им. А в финале, когда Александр и Александра, «связанные общим воспоминанием», встречаются на Белорусском вокзале, становится радостно за обоих.

Среди авторов – Ика Маика, чьё «постижение действительности и её законов происходило и продолжает происходить с помощью наблюдения за жизнью из недр многих увлечений, специальностей и профессий». И которая «неожиданно для окружающих… стала писать фантастику».

Фантастичен и рассказ Ирины Бабич о блуждании сознания на границе тьмы, «на волоске от смерти», среди желаний, «имеющих тенденцию исполняться»: «Время клинической смерти 17:58. Время прихода в сознание 18:07… Н-невозможно...» («Восемь минут моей бесконечности»).

Да и обычная «Поездка домой» Марии Бондаренко кажется почти что «полётом на Луну», от полного неприятия земляков с их «поросшей стабильностью» жизнью, которые смотрят на неё, «как на инопланетянина», до осознания неразрывной с ними близости: «если я здесь родилась, значит, что-то меня с ними связывает».

А вот «Хатха-йога» Виктории Черевко, которая рассматривает «всё пространство вверх ногами» не в переносном, а в самом буквальном смысле: «Витаю я так в новом пространстве, даже забылась, пока звон какой-то не появился в голове, которая, видимо, «ноги». Что бы это значило?»

«Вариации на тему подвига» Лачина при связном, сюжетном, хоть временами и парадоксальном повествовании настолько переполнены литературными цитатами и ассоциациями, что иному тексту – и автору – это было бы не под силу. Но здесь не тот случай. Писатель с блеском демонстрирует, что полученная им премия за «изысканное литературное хулиганство» была вполне заслужена.

Размеры авторских блоков сильно разнятся, но ни один не кажется затянутым или оборванным на полуслове. В этом бесспорная заслуга редактора-составителя. Нари Ади-Карана выступила и в роли художника. И завершила книгу своеобычными, отточенными рассказами: «Едва приподнявшись над толпой, художник претендует на всезнание. Он свободен, как сердце девы, ветер и орёл. Но пора уже ему брать на себя ответственность за слова, слова, слова…» («Создатели миражей»)

Книга вышла в серии «Антологии живой литературы». Хочется верить, что эта живая проза найдёт живого читателя.

Ади-Карана Нари (ред.-сост.)
Листая Свет и Тени...

► Все книги серии «Антология Живой Литературы» (АЖЛ)