Комментарий Марины Георгиевой:

Биармия и Заволочье — любимая тема, однако ввиду ее бесконечности, пожалуй, наступлю на горло собственной песни и напишу о «Русской Правде».

До «Русской Правды» существовал «Закон Русский», который упоминается в договорах Руси с Византией X в. Большинство исследователей сходятся на том, что Закон Русский был устным источником права. Историки неоднократно обращались к сопоставлению норм «Закона Русского» и «Русской Правды» и выявили, что он предшествовал «Русской Правде» и питал ее своими идеями. Делались попытки сопоставить нормы «Закона Русского» не только с «Русской Правдой», но и с византийскими правовыми нормами, а также с германскими правдами — Саксонской, Фризской, Тюрингской, Баварской, и с англосаксонскими правдами.

Специальное исследование в этой области предпринял петербургский ученый М.Б. Свердлов, который путем реконструкций и сравнений выявил, что «Закон Русский», отразившийся в договорах Руси с Византией воспроизводил нормы обычного устного права восточнославянских племенных конфедераций, которое регулировало общественную жизнь возникшего на исходе IX в. единого государства Русь.Эти нормы, однако, одной ногой еще стояли на почве распадающихся родо-племенных отношений, но другой делали уже шаг в развивающееся раннефеодальное общество с его социальной дифференциацией населения, усилением центральной власти.

Общность норм «Закона Русского», «Русской Правды» Ярослава и западных Правд, пожалуй, является одним из наиболее весомых аргументов в пользу того, что Ярослав создавал свою «Правду», имея в виду не Новгородское общество, а всю Русь, объединенную после 1036 г. Нужен был новый правовой кодекс, который бы защитил быстро складывающуюся собственность на землю и связанные с этим материальные приобретения, а также разного рода общественные преимущества.

И такой новый свод законов начал создаваться еще при жизни Ярослава Владимировича. До наших дней дошло более ста списков Русской Правды. Первый текст был обнаружен и подготовлен к печати В. Н. Татищевым в 1738 г.

Комментарий Марины Георгиевой:

А говоря о загадочной Биармии, хотелось бы обратиться к автору не столько интересному (интересного о Биармии написано много), сколько серьезному. В общем, мой выбор опять пал на Е. А. Мельникову:

"Сведения о севере Восточной Европы начали поступать в Скандинавию уже со второй половины IX в.: в конце этого столетия английский король Альфред Великий записывает рассказ норвежца Оттара о его плавании в страну бьярмов. Плавания в Бьярмаланд, судя по рассказам саг, участились в X—XI вв., и географические трактаты уверенно пишут о нем, как о самой дальней из земель, заселенных северными народами, отмечают, что бьярмы платят дань Руси, а в «Саге о Хаконе Хаонарсоне» описывается поездка норвежского купца из Бьярмаланда на Русь: в Суздальское княжество и Новгород, т.е. путь из Беломорья в центральные русские земли. Наконец, в ряде саг имеются развернутые повествования о походах в Бьярмаланд, включающие описания бьярмов, их обычаев и их религии.

Казалось бы, обилие источников должно позволить точно локализовать землю бьярмов и дать достоверное описание этого народа. Ничуть не бывало. Вопрос о том, что такое Бьярмаланд, обсуждался и обсуждается более столетия без окончательных результатов. Дело в том, что источники позволяют поместить Бьярмаланд в различные и далеко отстоящие области Русского Севера: от Кольского полуострова до Приладожья на юге и Прикамья на востоке. Иногда саги располагают его в низовьях Северной Двины. Однако анализ рассказа Оттара свидетельствует о том, что он приплыл в район Кандалакшской губы или немного южнее, а на карте Олая Магнуса (1539 г.) Бьярмаланд обозначен на Кольском полуострове.

Настораживает историков и описание Бьярмии как богатой страны, жители которой, достойные соперники викингов, владеют огромным количеством серебра и драгоценных украшений. Картина Русского Севера по археологическим данным разительно отличается от саговой: финские народы севера Восточной Европы вели промысловое хозяйство, почти не имели постоянных поселений; находки здесь серебряных монет крайне редки. Наконец, создаваемое сагами представление о чрезвычайно тесных связях Бьярмаланда со Скандинавией противоречит крайней скудости скандинавских древностей.

В чем же дело?

С одной стороны, содержание топонима могло меняться по мере ознакомления скандинавов с севером. Изначально топоним Бьярмаланд мог служить для обозначения западной половины Беломорья между реками Онега и Стрельна (или Варзуга). Видимо, эту область имеют в виду и договорные грамоты Новгорода с великими князьями 1264 и 1304—1305 гг., когда называют между Заволочьем (в состав которого входило и нижнее течение Северной Двины) и Тре (Терским берегом, начинающимся к востоку от Варзуги) волость Колоперемь, во второй части названия которой (-перемь) можно усмотреть тот же корень, что и в «бьярмах» Оттара и скандинавских источников.

Исходное значение топонима Бьярмаланд претерпело изменения в результате участившихся плаваний скандинавов в Белое море и их знакомства с Северной Двиной. Надо полагать, что в сагах название Бьярмаланд относится уже преимущественно к низовьям Северной Двины. Саги, как правило, описывают естественный для норвежцев северный морской путь в Бьярмаланд, говоря о пути на север в Финнмарк и дальше вплоть до Бьярмаланда, называя в качестве промежуточных точек несколько островов у северо-западного побережья Норвегии и у побережья Финнмарка.

С другой стороны, неустойчивость локализации Бьярмаланда в скандинавских источниках, вероятно, результат недостаточно хорошего знакомства скандинавов с географией севера и северо-востока Восточной Европы. Огромная и редко заселенная территория не могла быть освоена за время кратковременных и не слишком частых поездок (в сагах рассказывается примерно о 15 случаях).

Пожалуй, единственным твердым ориентиром была Северная Двина. Как этноним, так и производный от него топоним легко могли получить расширительное и неопределенное значение, распространяясь на любые финоязычные народы севера и на всю территорию.

Невзирая на явный недостаток географических знаний о регионе, саги тем не менее необычайно подробно и красочно изображают его.

Например, Снорри Стурлусон в «Круге земном» рассказывает о поездке норвежца Карли, приводя множество мелких деталей и подробностей:

«Плыли они летом чаще всего так, как позволяли их корабли... И когда они приплыли в Бьярмаланд, то остановились они в торговом месте. Началась там торговля.

Все те люди, у кого было для этого имущество, приобрели там огромное богатство. Торир приобрел там много беличьего меха и бобрового, и собольего. И у Карли было огромное богатство, так что он купил много мехов. А когда там закончилась торговля, тогда поплыли они прочь по реке Вине.

Было тогда объявлено, что мир с местными жителями закончился». Викинги решают напасть на бьярмов, но Торир предлагает воспользоваться обычаем бьярмов выносить в лес и засыпать землей часть наследства богатого человека. Торир приводит отряд к капищу бьярмов. «Они вышли на большую поляну, и на той поляне был высокий деревянный забор, с воротами в нем, которые были заперты. Шесть человек местных жителей должны были охранять каждую ночь этот забор».

На дворе капища был насыпан «курган, в нем перемешаны золото, серебро и земля... А еще внутри ограды стоит бог бьярмов, который зовется Йомали».

Как оказалось, в руках статуи Йомали была серебряная чаша, полная серебряных монет, а на шее драгоценное ожерелье. Набрав монет с землей из кургана, забрав чашу и срубив ожерелье, викинги бросились к кораблям, преследуемые разбуженными стражниками-бьярмами.

Некоторые из этих подробностей подтверждаются другими источниками. Действительно, основным предметом торговли скандинавов с северными народами были меха, и торговля эта была весьма выгодной. Действительно, у финских народов существовало божество по имени Йомали: оно названо в одной из новгородских берестяных грамот, где приведено финское заклинание. Тем не менее описание статуи божества основано, видимо, на рассказе Адама Бременского об Упсальском языческом храме, а все повествование строится на традиционных мотивах и стереотипных эпизодах, изображающих подвиги викингов.

Рассказы о поездках в Бьярмию становятся в сагах одним из элементов героизации персонажа и оформляются в соответствии с художественной системой саги. Образ Бьярмии, имеющий в основе, конечно же, реальные сведения о ней, постепенно беллетризируется, приобретая в сагах о викингах сказочные черты. Перед нами оказывается описание не реальной земли, куда время от времени попадают наиболее предприимчивые викинги, а литературный образ далекой, опасной, но чрезвычайно богатой страны, поездка в которую придает викингу ореол героизма."

Е. А. Мельникова "Древняя Русь в свете зарубежных источников" Москва, 2003