Комментарий Марины Георгиевой:

Соловьев как всегда прелестно подробен:

"Олег, продолжает летопись, отправил к императору послов — Карла, Фарлофа, Велмуда, Рулава и Стемира, которые вытребовали по 12 гривен на корабль да еще уклады на русские города: Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч и другие, потому что в тех городах сидели Олеговы мужи..."

И далее:

"Предание прибавляет, будто Олег велел руси сшить паруса шелковые, а славянам — полотняные, будто воины повесили щиты свои на воротах цареградских в знак победы, и когда пошли они домой, то русь подняла паруса шелковые, а славяне — полотняные, но ветер разодрал их; тогда славяне сказали: примемся за свои холстинные паруса, не дано славянам парусов полотняных.

Это предание любопытно потому, что в нем видно различие между русью и славянами, различие в пользу первой. Под именем руси здесь должно принимать не варягов вообще, но дружину княжескую, под славянами — остальных ратных людей из разных племен; естественно, что корабль княжеский и другие, везшие бояр и слуг княжеских, были красивее, чем корабли простых воинов, Олег, заключает предание, возвратился в Киев с золотом, дорогими тканями, овощами, винами и всяким узорочьем; народ удивился такому успеху и прозвал князя "вещим", то есть кудесником, волхвом."

Кстати о щите и победе. Этот символический акт обыкновенно истолковывают как знак победы русов над Византией. Однако есть и другая версия. У кого-то из историков я читала, что слово «победа» в XI–XII вв. имело также значение «защита, покровительство».

И щит обычно символизировал не победу в нашем понимании, но лишь защиту, мир, прекращение брани. Отсюда: Олег оставлял грекам свой щит, чтобы охранить город от вражеских нападений; он возвращался не столько победителем Византии, сколько ее союзником и защитником.

Цитата по Википедии:

Гривна (праслав. *grivьna, др.-рус. гривьна, укр. гри́вня, белор. гры́ўня, польск. grzywna, чеш. hřívna; от праслав. *griva) — денежная и весовая единица Древней Руси, Литовской Руси и некоторых других государств и государственных образований Восточной Европы. Использовалась, в частности, для измерения веса серебра и золота (откуда и появился её денежный эквивалент). Золотая гривна была в 12,5 раз дороже серебряной. Первая весовая единица, упоминаемая в древнерусских летописях.

Название произошло от наименования шейного украшения «гривны», часто изготавливавшейся из драгоценных металлов — золота или серебра. Позже значение слова трансформировалось и стало соответствовать определённому количеству (весу) драгоценного металла, отсюда произошла денежно-весовая единица «гривна серебра», впервые упоминается в Грамоте Великого князя Мстислава и сына его Всеволода Новгородскому Юрьеву монастырю (1130 год). Так же упоминается в берестяных грамотах XI—XV вв.

Гривна серебра была эквивалентна по количеству некоторому числу одинаковых монет, отсюда пошёл их счёт на штуки, а эта денежно-счётная единица стала называться «гривна кун». Обе гривны стали в Древней Руси платёжно-денежными понятиями.

Гривна серебра была эквивалентна по количеству некоторому числу одинаковых монет, отсюда пошёл их счёт на штуки, а эта денежно-счётная единица стала называться «гривна кун». Обе гривны стали в Древней Руси платёжно-денежными понятиями.

Изначально вес гривны серебра и гривны кун был одинаковым, но кунные готовились из низкопробного серебра и стоили вчетверо дешевле настоящих серебряных. Позже произошло постепенное изменение ценностей гривен друг относительно друга, что обуславливалось нестабильным весом импортированных монет, а также эволюцией гривны как единицы веса. Так гривна серебра стала равняться нескольким гривнам кун, в XII веке гривна серебра, весившая тогда около 204 граммов, равнялась ценности четырёх гривен кун (одна гривна кун весила около 51 грамма).

Разновидности гривны:

• «Монетная гривна» — крупный «неразменный» слиток серебра. Имела хождение в так называемый «безмонетный период» Древней Руси (XII, XIII и частично XIV век), когда прекратилась чеканка древнерусских монет (златника, сребреника) и начали поступать в обращение зарубежные монеты
• «Киевская гривна» — гривна шестиугольной формы, имевшая хождение в Киевской Руси с XI века и имевшая вес около 163—165 граммов
• «Новгородская гривна» — длинная серебряная палочка весом около 204 граммов. Имела наибольшее значение в денежном обращении. Изначально была распространена на северо-западе Руси, а с середины XIII века распространилась по всей территории Древней Руси
• «Черниговская гривна» — переходная форма между киевской и новгородской гривнами. По форме была близка к киевской, а по весу — к новгородской
• «Татарская гривна» — гривна ладьеобразной формы, имевшая хождение на территории Поволжья наряду с татарскими монетами XIV века
• Литовский (западнорусский) рубль — палочкообразные слитки серебра с одной или несколькими вмятинами на спинке размером 10-17 см, весом 100—105 г. В источниках называется гривна, изрой.
• Литовский (западнорусский) трёхгранный рубль — палочкообразные трёхгранные слитки серебра весом 170—189 г.

В Северной и Средней Европе называлась маркой.

В XIII веке для новгородских гривен стало употребляться наименование «рубль», которое постепенно вытеснило название «гривна». В XV веке слитки «гривна» и «рубль» перестали быть денежно-платёжными средствами, хотя название «рубль» осталось и перешло на основную единицу русской монетной системы. Гривна весом в 204 грамма была положена в основу чеканки русских монет.

От гривны также произошло название монеты «гривенник».

Комментарий Марины Георгиевой:

Несколько общих слов слегка не в тему, но только слегка, потому что практически с Вещего Олега начинается история государственности на Руси.

Итак, об общих моментах возникновения историографии.

"Первые памятники национальных историографических традиций раннего средневековья, так называемые варварские истории, посвящены судьбам народов, недавно приобщившихся к христианству и еще только вступающих в "цивилизованный" мир. Это первые попытки осмыслить историю своего народа: готов, франков, скандинавов, англосаксов, русских и др., и представить ее в развернутой и связной последовательности от истоков до времени хрониста.

Получив в наследство вместе с христианской идеологией "всемирную" (т. е. библейскую) историю, каждое "новое" общество стремилось, во-первых, включить себя в единую семью христианских народов, связав свою историю с библейской; во-вторых, определить свое место во всемирно-историческом ряду.

Первая задача достигалась несколькими путями, среди которых важнейшее место занимали возведение крещения страны или, по меньшей мере, первой проповеди христианства к апостольским временам (см. например, легенду об Апостоле Андрее на Руси), а также включение своего народа (или территории) в этногеографическое описание ойкумены...

Большую сложность представляла вторая, собственно историографическая задача, поскольку для ее решения не существовало прямых, освященных авторитетом Библии, образцов. Авторы "варварских историй" были в большинстве случаев основоположниками национальных историографических традиций или стояли близко к их истокам, как Снорри Стурлусон, составители "Повести временных лет" (далее – ПВЛ), Беда Достопочтенный.

В своем распоряжении они имели два принципиально различных вида источников. Одним из них была Библия, содержащая "историю мира" от его сотворения до апостольских времен и распространения христианства, а также основанные на ней и продолженные далее ранние всемирные истории, среди которых для Западной Европы особую роль играл труд Павла Орозия, для Восточной Европы — сочинения Евсевия Кесарийского и Георгия Амартола.

Но эти произведения предлагали историографам варварских народов лишь общую канву повествования и изложение предыстории человечества, лишь изредка и крайне скупо затрагивая судьбы интересующего хрониста народа — франков, англов, скандинавов, славян. Собственная же историческая память варварских народов воплощалась в совершенно иных формах: она была облечена в мифы, легенды, эпические сказания.

Эти исторические предания, передававшиеся по преимуществу в устном виде, составляли вторую и основную группу источников, к которой и приходилось в первую очередь обращаться ранним хронистам и из которой только они и могли черпать необходимую им информацию о ранней истории своего народа...

..Сюжет о происхождении правящей династии занимает важное место в подавляющем большинстве "варварских историй". Он представлен в "Истории франков" Григория Турского (кон. VI в.), в "Церковной истории англов" Беды Достопочтенного (нач. VIII в.), в "Истории бриттов" Ненния (IX в.) и Гальфрида Монмутского (1130-е гг.), в "Истории данов" Саксона Грамматика (нач. XIII в.) и "Круге земном" Снорри Стурлусона (нач. XIII в.), в хрониках Галла Анонима и Козьмы Пражского, в ПВЛ и многих других.

Этиологическое сказание об обретении династии (государственности) представлено в европейских памятниках двумя, подчас сочетающимися в одном тексте, вариантами, которые можно условно обозначить как переселение и призвание.

Вариант "призвания правителя" получил развитие во многих традициях: римской (передача власти Ромулу и Рему), западнославянской (приглашение на престол Пшемысла у Козьмы Пражского), англосаксонской (приглашение вождем бриттов Вортигерном двух братьев-саксов Хенгиста и Хорсы), древнерусской (сказание о призвании варяжских князей) и др...

Именно в нем (сказании о призвании) обнаруживается сложное сочетание мифопоэтических, квазиисторических и исторических элементов, типичное для "эпической истории" периода перехода от племенного строя к государственному. Вместе с тем, ни в одном случае истинность сюжета (т. е. сам факт призвания) не поддается верификации, хотя историческое правдоподобие сюжета, как и достоверность отдельных реалий, вряд ли могут вызывать сомнение... Более того, в условиях формирования ранних государств установление власти иноэтничных правителей и сложение знати на полиэтничной основе было скорее правилом, нежели исключением. Но это создавало ряд проблем, решить которые помогало сказание о призвании.

Среди других, его важнейшей задачей было обоснование прав династии на власть. Приглашение или избрание ее основателя "народом" утверждало законность правления представителей этой династии. Не случайно, более поздние переработки сказаний о призвании вносят дополнительные мотивы, чтобы подкрепить именно легитимность власти основателя династии. Гальфрид повествует о женитьбе Хенгиста на дочери Вортигерна.

В.Н. Татищев, ссылаясь на имевшуюся у него Иоакимовскую летопись и, вероятно, действительно используя какие-то несохранившиеся источники, хотя, возможно, и далеко не столь ранние, рассказывает о женитьбе Рюрика на Ефанде, дочери новгородского посадника Гостомысла, инициатора приглашения Рюрика. Брак с наследницей престола создавал — в более поздней исторической практике — законное основание для наследования власти и успешно дополнял "народное волеизъявление".

Таким образом, сказания о призвании правителя в раннесредневековой историографической традиции, восходящие к мифоэпической этиологической легенде, историзировались, отражая реальные межэтнические контакты периода образования "варварских" государств. Одной из важнейших их функций была легитимизация иноэтничных правящих династий, обоснование их права на власть."

Е.А. Мельникова. "Древняя Русь и Скандинавия"

Добавлю еще, что имя Рюрика впервые появляется в княжеской среде как раз в середине XI века: первым известным князем, носившим это имя, был Рюрик Ростиславич Перемышльский (1064-1092 гг.).