Комментарий Игоря Скифа:

Вот как описывает биографию Василька до ослепления современная историческая наука:

Василько Ростиславич (около 1066—1124) — князь теребовльский с 1085. Младший, третий сын Ростислава Владимировича Тмутараканского. По смерти отца в 1067 году вместе со старшими братьями Рюриком и Володарем был изгнан из Тмутаракани.

В 1080-х годах Ростиславичи претендовали на город Владимир-Волынский, в 1084 году завладели им, но киевский князь Всеволод Ярославич выгнал их оттуда, дав братьям-изгоям Перемышль, Теребовль и Звенигород. С этого момента и образовались Перемышльское, Звенигородское и Теребовлянское княжества.

По гипотезе В.Г. Васильевского в 1091 году Василько вместе с половецкими ханами Боняком и Тугорканом оказал помощь Византии в войне с печенегами. Предположение основано на фрагменте из книги Анны Комнины «Алексиада»: «к … императору прибыли на подмогу перебежчики — около пяти тысяч храбрых и воинственных жителей горных областей», — допускающего и иные самые разнообразные трактовки (участие болгар, влахов и т. д.). В начале 1090-х годов Василько действительно совершал дальние походы вместе со своими половецкими союзниками, в частности, в 1092 году ходил войной на Польшу.

Внешнеполитические амбиции Василька в то время были значительны, а сфера его интересов простиралась вплоть до Болгарии: известно, что он «хотел захватить болгар дунайских и посадить их у себя».

В 1097 году принимал участие в Любечском съезде князей. После его окончания был по приказу киевского князя Святополка Изяславича и по наговору волынского князя Давыда Игоревича захвачен и ослеплён предположительно в селе Звенигороде возле Киева.

И вот как описывает это злодеяние историк Николай Иванович Костомаров:

«В следующую ночь Василька повезли в оковах в Белгород, ввели в небольшую избу. Василько увидел, что ехавший с ним торчин стал точить нож, догадался в чём дело, начал кричать и взывать к Богу с плачем.

Вошли двое конюхов: один Святополков, по имени Сновид Изечевич, другой Давидов — Дмитрий; они постлали ковёр и взялись за Василька, чтобы положить его на ковёр. Василько стал с ними бороться; он был силён; двое не могли с ним справиться; подоспели на помощь другие, связали его, повалили и, сняв с печи доску, положили на грудь; конюхи сели на эту доску, но Василько сбросил их с себя.

Тогда подошли ещё двое людей, сняли с печи другую доску, навалили её на князя, сами сели на доску и придавили так, что у Василька затрещали кости на груди. Вслед за тем торчин Беренда, овчар Святополка, приступил к операции: намереваясь ударить ножом в глаз, он сначала промахнулся и порезал Васильку лицо, но потом уже удачно вынул у него оба глаза один за другим.

Василько лишился чувств. Его взяли вместе с ковром, на котором он лежал, положили на воз и повезли дальше по дороге во Владимир».

Н. И. Костомаров «Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей» (1872 г.)

— М.: Мысль, 1993; АСТ, Астрель, 2006 г.

Комментарий Марины Георгиевой:

Вопрос вопросов: а почему вдруг и именно ослепление? А вот почему, пишет В.В. Пузанов :

«Святополк обращается к киевлянам за советом, как поступить с теребовльским князем в свете возведенных на последнего обвинений со стороны Давыда и получает развязывавший ему руки совет: «...Тобе княже достоить блюсти головы своее...».

Уже некоторые дореволюционные исследователи предполагали, что Святополк советовался с киевлянами на вече. Несколько лет назад в Киеве были опубликованы две обстоятельные статьи по данной проблеме, попытавшиеся рассмотреть ее в контексте антропологического видения истории. Так, Ю.Г. Писаренко предположил, что ослепление Василька являлось наказанием по принципу талиона.

Лишение зрения символизировало смерть Василька и исторжение из княжеского рода. Это было и предупреждение Владимиру Мономаху. Однако Владимир Мономах, объявив жертву Василька родовой, перехватил инициативу «у ослепителей Василька». В итоге, «ослепление, как насильственное лишение связи с родом и общая травма рода... оборачиваются коллективным “прозрением” — восстановлением нарушенной родовой связи». Правда, по словам Ю.Г. Писаренко, сам Василько лично «от этого ничего не выигрывает», поскольку «Уветичский съезд не находит нужным выделять калеке отдельную волость...».

Иной трактовки придерживается А. Г. Плахонин. Как и Ю. Г. Писаренко, он обращает внимание на византийскую природу наказаний в виде ослепления. Вместе с тем полагает, что «представления о Руси, как общем владении княжеского рода исключали возможность квалификации действия какого-либо князя как политического преступления и возможности суда над ним согласно нормам обычного права.

Эти обстоятельства выводили представителей княжеского рода за рамки обычной юридической практики. Однако, увеличение численности княжеского рода и распространение христианских норм, запрещавших взаимное убийство Рюриковичей как братоубийственное, требовали поиска новых правовых путей разрешения конфликтов внутри княжеского рода».

Заимствованную из Византии «идею ослепления как наказания», на Руси попытались адаптировать «к местной юридической практике. Такой формой адаптации и стало вынесение приговора ослепления совместным решением веча и князя». Эта практика, впоследствии, была распространена и на смертную казнь для представителей рода Рюриковичей.

По мнению исследователя, «в первоначальном тексте «Повести об ослеплении», очевидно, речь шла о совместном решении киевского веча и киевского князя Святополка наказать Василька. «Приговором веча в отношении Василька», по мысли автора, «была смертная казнь... Мысль о возможности применения ослепления возникла у Давыда после того, как за Василька вступилось духовенство».

В этой связи А. Г. Плахонин делает интересное предположение: «Не заключалась ли вина Давыда в том, что он отошел от приговора веча и взял инициативу наказания на себя? Во всех случаях... дело казни или покалечения члена княжеского рода сознательно перекладывалась князьями на вече...». Немаловажно и такое наблюдение автора: «Особенностью применения ослепления как формы наказания на Руси стало и то, что здесь, в отличие» от Византии, «так окончательно и не сложилось представление о том, что отсутствие зрения, как и другие формы калечества, лишают жертву прав на светскую власть. В случаях с Васильком, смоленскими Ростиславичами и жертвами феодальной войны XV в., ослепленные и впоследствии сохраняли права на свои удельные владения...».

В.В. Пузанов
«Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты»  
— Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2007

И, чтобы дополнить картину — С. М. Соловьев со своими подробностями события:

«Младший из Ростиславичей, Василько, князь теребовльский отличался необыкновенно предприимчивым духом; он уже был известен своими войнами с Польшею, на опустошение которой водил половцев; теперь он затевал новые походы: на его зов шли к нему толпы берендеев, печенегов, торков; он хотел идти с ними на Польшу, завоевать ее и отмстить ей за Русскую землю, за походы обоих Болеславов; потом хотел идти на болгар дунайских и заставить их переселиться на Русь; наконец, хотел идти на половцев, и либо найти себе славу, либо голову свою сложить за Русскую землю.

Понятно, что соседство такого князя не могло нравиться Давыду, особенно если последний не знал настоящих намерений Василька, слышал только о его военных приготовлениях, слышал о приближении варварских полков и мог думать, что воинственный Василько прежде всего устремит их на его волости: известна была вражда Ростиславичей к прежнему волынскому князю, Ярополку, известно было подозрение, которое лежало на них в смерти последнего.

Нашлись люди, которые возможность переменили в действительность; странным могло казаться, что двое доблестнейших князей, Мономах и Василько, не воспользуются своею доблестию, своею славою для возвышения, усиления себя на счет князей менее достойных, и вот трое мужей из дружины Давыдовой — Туряк, Лазарь и Василь начали говорить своему князю, что Мономах сговорился с Васильком на него и на Святополка, что Мономах хочет сесть в Киеве, а Василько — на Волыни.

Давыд испугался: дело шло о потери волости, об изгнании, которое он уже испытал; вероятность была в словах мужей его; притом же мы не знаем, какие еще доказательства приводили они, не знаем, в какой степени поведение Мономаха и Василька в самом Любече могло подать повод к толкам: в то время, когда князья мирились и рядились, дружинники их наблюдали и толковали и, бог весть, до чего могли дотолковаться.

Как бы то ни было, летописец и, как видно, вообще современники складывали главную вину на мужей Давыдовых, а его обвиняли только за то, что, поддавшись страху, поспешил поверить лживым словам. Он приехал из Любеча в Киев вместе с Святополком и рассказал ему за верное, что слышал от мужей своих: «Кто убил брата твоего Ярополка? — говорил он ему, — а теперь мыслит и на тебя и на меня, сговорился с Владимиром, промышляй о своей голове!».

Святополк смутился, не знал, верить или нет; он отвечал Давыду: «Если правду говоришь, то бог тебе будет свидетель, если же из зависти, то бог тебе судья». Потом жалость взяла Святополка по брате, да и о себе стал думать: «Ну как это правда?» Давыд постарался уверить его, что правда, и стали вместе думать о Васильке; тогда как Василько с Владимиром не имели ни о чем понятия»

С. М. Соловьёв «История России с древнейших времен»
— СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1851—1879

И есть смысл поговорить о Давиде Игоревиче, чтобы у читателя сложилась полная биографическая картинка участников событий. Итак, Давид Игоревич —  князь Владимиро-Волынский, Дорогобужский. Сын Владимиро-Волынского, а затем Смоленского князя Игоря Ярославича († 1060), внук Ярослава Мудрого.

«После смерти отца остался на положении князя-изгоя, лишенного удела. По сведениям, приводимым В. Н. Татищевым (их достоверность не подтверждена), получил от своего дяди, великого князя Киевского Всеволода Ярославича, город Туров. По другим данным, пребывал во Владимире на Волыни, у своего старшего двоюродного брата князя Ярополка Изяславича.

18 мая 1081 г. вместе с князем Володарем Ростиславичем бежал в Тьмуторокань и изгнал отсюда Ратибора, посадника князя Всеволода Ярославича. В 1083 г. в Тьмуторокань вернулся из Византии князь Олег Святославич, княживший здесь ранее. Он захватил Давыда и Володаря, но затем отпустил их на Русь.

По сведениям того же Татищева, около 1084 г. Давыд, соединясь с Володарем и его братом Васильком Ростиславичами, изгнал Ярополка из Владимира-Волынского. Ярополк обратился за помощью к Всеволоду Ярославичу, и тот послал против князей своего сына Владимира Мономаха. Мономах изгнал Давыда и Ростилавичей и вернул город Ярополку...

По летописи, в 1084 г. Давыд напал у Олешья на «гречников» (т.е. купцов, которые вели торговлю с Византией) и отнял у них «все имение». Всеволод Ярославич, послав за Давыдом, привел его на Русь и, «довольно за его так многие безпутства наказав словесно» (слова Татищева), передал ему во владение город Дорогобуж (на Волыни).

Давыд Игоревич не оставил своих притязания на Владимир-Волынский, на который он, очевидно, претендовал как на свою «отчину», и даже сумел получить этот город, но лишь на короткое время. В 1085 г. волынский князь Ярополк Изяславич начал войну против киевского князя Всеволода Ярославича. Причиной его выступления, по сведениям (или догадке?) Татищева, стала передача Давыду Дорогобужа, на который претендовал сам Ярополк. По приказу Всеволода на Волынь двинулись полки князя Владимира Мономаха, и Ярополку пришлось бежать из пределов Руси. Во Владимире же Мономах посадил на княжение Давыда Игоревича.

Годом позже Ярополк вернулся на Русь, заключил мир с Всеволодом и его сыном и вновь сел на княжение во Владимире. Однако 22 ноября 1087 г. Ярополк был убит (как полагали, убийцами, подосланными князьями Ростиславичами — недавними союзниками Давыда). Очевидно, что тогда же Давыд вновь получил Владимир-Волынский. Во всяком случае, летопись называет его владимиро-волынским князем под 1097 г. и особо отмечает, что этот город Давыд получил от Всеволода.

Вероятно, тогда же испортились отношения между Давыдом и князьями Ростиславичами, Володарем и Васильком, княжившими в соседней Галицкой земле. Татищев сообщает о том, что Ростиславичи разоряли Давыдову волость, на что князь жаловался Всеволоду Ярославичу. По сведениям, приведенным также лишь в «Истории Российской» В. Н. Татищева, Давыд Игоревич участвовал в походах русских князей в Польшу (1088 г.) и на греческий город Корсунь в Крыму (1095), а в 1096 г. вместе с Владимиром Мономахом и Святополком Киевским осаждал город Стародуб, в котором затворился князь Олег Святославич Черниговский...

В 1097 г. вместе с другими князьями Давыд участвовал в Любечском съезде; по заключенному тогда договору за ним был закреплен город Владимир-Волынский (В. Н. Татищев прибавляет к этому также «Луцк по Горынь»)...

Вместе с князем Святополком Изяславичем Киевским Давыд отправился из Любеча в Киев. Здесь, по наущению своих мужей Туряка, Лазаря и Василя, он стал подговаривать Святополка против князя Василька Ростиславича Теребовльского: якобы Василько объединился против них с князем Владимиром Всеволодовичем Мономахом и они намереваются отнять их владения — у Святополка Киев, а у него, Давыда, Владимир-Волынский.

При этом Давыд открыто обвинял Ростиславичей в гибели Святополкова брата Ярополка Изяславича в 1087 г. 4 ноября 1097 г. Василько также прибыл в Киев (направляясь домой из Любеча). 5 ноября он был приглашен к Святополку и предательски схвачен на княжеском дворе. На следующий день Давыд, опасаясь нерешительности Святополка, увез Василька в ближний к Киеву город Белгород и там злодейски ослепил его, после чего перевез едва живого князя во Владимир-Волынский, где посадил под стражу...»

А. Ю. Карпов «Люди древней Руси IX-XIII вв.»