Комментарий Марины Георгиевой:

По поводу наступившего хрупкого мира у Вернадского:

«Тогда последовало перемирие на три года, после чего отношения между Константинополем и Киевом осложнились снова, но, судя по всему, до войны дело не дошло.

Затем, в 1051 г., Ярослав совершил смелую попытку установить независимость Русской Церкви от Константинополя. По его инициативе Собор русских епископов избрал русского, всем известного Илариона, митрополитом Киевским. Он не был признан Константинопольским патриархом Михаилом Керуларием. Русская акция, несомненно, вызвала большое смятение в Константинополе, так как то время было периодом сильной напряженности между патриархом и папой Римским.

Русских, видимо, подозревали в намерении извлечь выгоду из сложившегося положения и перейти в лоно Римской Церкви. В таком случае, русская акция стала важным фактором в углублении раскола между Римской и Греческой Церквями.

Мы не знаем, как был улажен русско-византийский конфликт, но это случилось не позднее 1052 г., поскольку в "Повести временных лет" мы находим следующую запись, датированную 1053 г.: "У Всеволода [Ярославича] родился сын от греческой принцессы, и он назвал его Владимиром".

По-видимому, Всеволод женился на принцессе в 1052 г., что вряд ли было бы возможно без восстановления дружественных отношений между Византией и Русью. Но этого брака едва ли хватило бы для компенсации русским за отказ от идеи независимости Русской Церкви. Скорее всего, одновременно между Киевом и Константинополем было заключено новое торговое соглашение на условиях, выгодных для Руси.»

Г. В. Вернадский "Киевская Русь"

С Иларионом история интересная. Был он настоятелем церкви Святых Апостолов в резиденции Ярослава — селе Берестове под Киевом. Знатного рода, близок к семье Ярослава и более прочих просвещен. В конце 1037 или в начале 1038 года Иларион преподнес князю свое сочинение «Слово о законе и благодати». Непосредственным поводом к написанию послужило завершение строительства «города Ярослава».

«Слово о законе и благодати» насыщено библейским материалом и цитатами из Священного Писания. Но это совсем не богословский трактат. Илариона занимает прежде всего и по преимуществу философско-историческая проблематика, хотя и в религиозном ее преломлении.

Есть ли в историческом развитии человечества какая-то закономерность? Является ли вселенская история по сути историей только одного, «избранного» народа, через который вершится Божий замысел о мире, или же благодать Господня изливается на разные народы и страны? Кто такие русские люди: свободные и полноправные творцы христианской истории, или вся их историческая роль сводится лишь к тому, чтобы пассивно воспринимать миссионерскую проповедь со стороны более «старых» христианских народов? В каком отношении стоит христианское настоящее Русской земли к ее языческому прошлому?

В самой постановке этих вопросов сказывается ум, воспитанный в кирилло-мефодиевской традиции. Но никогда раньше в славянской, а, может быть, и во всей христианской письменности идея равенства народов не звучала с такой ясностью и такой силой.»

— пишет историк-беллетрист С. Цветков в книге «Рождение русской идеи».

На своем почетном духовном "посту" Иларион пробыл недолго. Поскольку во II Новгородской Летописи под 1055 год упомянуто имя уже другого Киевского митрополита — грека Ефрема, историки предполагают, что Иларион к этому сроку либо умер, либо был смещен или оставил кафедру по какой-то причине после смерти Ярослава Мудрого. Есть также мнение, что после кончины князя Ярослава Иларион сложил с себя обязанности митрополита и удалился в Киево-Печерский монастырь, где ныне покоятся его мощи.

Продолжу рассказ о митрополите Илларионе, потому что его избрание было на самом деле шагом уникальным. Итак, вот что по этому поводу пишет А. Карпов:

"Поставление Илариона в киевские митрополиты было совершено в 1051 г. собором русских епископов по повелению князя Ярослава. Избрание киевского митрополита собором епископов, без участия константинопольского патриарха и патриаршего совета («эндемусы») нельзя расценить иначе как прямой вызов если не всей византийской иерархии, то, по крайней мере, константинопольскому патриархату. Это беспрецедентный случай в истории древней Руси. За весь домонгольский период мы встретимся еще только с одним случаем такого рода — избранием собором епископов в 1147 г. митрополита Климента Смолятича, также в обход прав константинопольского патриарха.

Историки по-разному определяют причины столь необычного шага. Еще авторы Никоновской летописи, обосновывая право русских епископов самим выбирать предстоятеля Русской Церкви (вопрос очень актуальный в первой половине XVI в., когда составлялась Никоновская летопись), вспоминали о «бранях и нестроениях», бывших при князе Ярославе между русскими и греками.

Вслед за ними и многие отечественные историки XVIII—XX вв. также рассматривали события 1051 г. как прямое продолжение русско-византийского противостояния, начатого русско-византийской войной 1043 г. Однако следует учесть, что к 1051 г. отношения между двумя странами успели полностью восстановиться (мир между ними был заключен около 1046 г.).

В последнее время исследователи обращают внимание на то, что действия участников собора 1051 г. укладываются в русло движения за обновление Церкви, охватившего в середине XI в. не только Восточную, но и Западную Церковь, и в частности за восстановление древних канонических прав провинциальных соборов на избрание епископов, зафиксированных еще в 1-м правиле Апостольского собора: «два или трие епископы да поставляють единаго епископа».

Во всяком случае, избрание Илариона было, по-видимому, признано в Константинополе: об этом говорит присутствие его имени в официальных списках русских митрополитов. (В позднейших русских источниках XVII—XVIII вв. сообщается о поставлении Илариона константинопольским патриархом Михаилом Кируларием или «чрез грамоту» Михаила Кирулария — но это едва ли не догадки книжников Нового времени.).

Так или иначе, но это был первый случай, когда во главе Русской Церкви встал русский пастырь. И не случайно, что с именем «русина» Илариона историки связывают подлинное утверждение русской национальной Церкви."

Алексей Юрьевич Карпов

"Люди Древней Руси. IX—XIII вв.: Иларион, митрополит Киевский"

Комментарий Игоря Скифа:

Борис Акунин в своей "Истории" рассказывает этот отрывок почти в соответствии с карамзинской версией, но своими, более современными, словами. Мнение, что летописец при военных поражениях русских князей старался ссылаться на бурю, а не на проигрыш в битве — считаю обоснованным.

А вот отсутствие упоминания о большой победе над греческими галерами — с убийством византийского адмирала и множеством пленных (которых, видимо, впоследствии обменяли на русских) — считаю необоснованным. Потому что именно это (вероятнее всего) послужило заключению нового, выгодного для Руси, торгового соглашения и последующего династического брака. Недоумения Акунина по этому вопросу я не разделяю...

Итак:

" <...> к 1050 году русское государство стало главной державой всего северо-западного сегмента Европы. Попытался Ярослав изменить баланс сил и в отношениях с византийской империей, но эта война сложилась неудачно. Впрочем, великий князь сумел извлечь выгоду и из поражения.

В 1043 году Русь в последний раз пошла на Константинополь — впоследствии таких возможностей у раздробленной страны уже не будет.

Летопись невнятно объясняет причину этого предприятия: греки-де умертвили в Царьграде какого-то именитого русского и Ярослав пожелал за него отомстить. Как-то это мало похоже на мудрого князя. Скорее всего, причиной конфликта, как это неоднократно случалось прежде, стало ущемление прав русской торговли, а убийство купца (или посланца?) стало предлогом.

Из греческих источников известно, что базилевс был готов заплатить за это преступление разумное вено, но русские потребовали невозможную сумму: по килограмму золота на каждого воина (так рассказывает в своей хронике Иоанн Скилица). Тогда император Константин Мономах предпочел биться.

Летопись, как всегда при поражении, сваливает вину за потери русского флота на ужасную бурю. Греческие летописцы пишут о морской победе Византии. Так или иначе, большая часть войска, шесть тысяч человек, во главе с военачальником Вышатой были вынуждены высадиться на берег и попали в плен. Византийцы ослепили этих несчастных (во всяком случае, некоторых из них) и вернули на родину лишь три года спустя, после заключения мира.

Несмотря на печальный исход боевых действий, Ярослав каким-то образом сумел не только установить выгодные торговые отношения с Царьградом, но еще и женил сына Всеволода на царевне Марии, дочери Мономаха. Никакой сенсации брак не произвел — уже по этому видно, как сильно изменилось положение Руси со времен Владимира Красно Солнышко, с таким трудом добившегося руки византийской принцессы.<...>

Борис Акунин "История Российского государства"

Комментарий Марины Георгиевой:

Немного о войне из Е. Мельниковой, так сказать, взгляд с другой стороны:

"На 1043 г. приходится последний поход Руси на Константинополь, описанный, помимо Скилицы, прежде всего очевидцем многих из изображенных им событий — византийским писателем, философом и политиком, эрудитом Михаилом Пселлом (1018 — после 1096/97 гг.). Его «Хронография», охватывая столетний период византийской истории (976-1075 гг.), как бы продолжает «Историю» Льва Диакона и завершается описанием правления Михаила VII.

Так и в рассказе о последней русско-византийской войне он подчеркивает свое присутствие, причем рядом с императором, во время битвы.

«Неисчислимое, если так можно выразиться, количество росских кораблей прорвалось силой или ускользнуло от отражавших их на дальних подступах к столице судов и вошло в Пропонтиду (Мраморное море. — Авт.). Туча, неожиданно поднявшаяся с моря, затянула мглой царственный город...

Это варварское племя все время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет предлога для войны с нами. ...[Когда] власть перешла к безвестному Михаилу (Михаилу V, правившему пять месяцев в 1041-1042 гг. — Авт.), варвары снарядили против него войско; избрав морской путь, они нарубили где-то в глубине своей страны лес, вытесали челны, маленькие и покрупнее, проделав все втайне, собрали большой флот и готовы быстро двинуться на Михаила...

Пока все это происходило и война только грозила нам, не дождавшись появления росов, распрощался с жизнью и этот царь, за ним умер, не успев как следует утвердиться во дворце, следующий, власть же досталась Константину (IX. — Авт.), и варвары, хотя и не могли ни в чем упрекнуть нового царя, пошли на него войной без всякого повода, чтобы только приготовления их не оказались напрасными. Такова была беспричинная причина их похода на самодержца.

Скрытно проникнув в Пропонтиду, они прежде всего предложили нам мир, если мы согласимся заплатить за него большой выкуп, назвали при этом и цену: по тысяче статеров на судно с условием, чтобы отсчитывались эти деньги не иначе, как на одном из кораблей...

Когда послов не удостоили никакого ответа, варвары сплотились и снарядились к битве; они настолько уповали на свои силы, что рассчитывали захватить город со всеми его жителями...

...Самодержец стянул в одно место остатки прежнего флота..., он торжественно возвестил варварам о морском сражении и с рассветом установил корабли в боевой порядок...

И не было среди нас человека, смотревшего на происходящее без сильного душевного беспокойства. Сам я, стоя около самодержца (он сидел на холме, покато спускавшемся к морю), издали наблюдал за событиями.

Так построились противники, но ни те, ни другие боя не начинали, и обе стороны стояли без движения, сомкнутым строем. Прошла уже часть дня, когда царь, подав сигнал, приказал двум нашим крупным судам потихоньку продвигаться к варварским челнам; те легко и стройно поплыли вперед...

В тот момент последовал второй сигнал, и в море вышло множество триер, а вместе с ними и другие суда, одни позади, другие рядом. Тут уж наши приободрились, а враги в ужасе застыли на месте. Когда триеры пересекли море и оказались у самых челнов, варварский строй рассыпался, цепь разорвалась, некоторые корабли дерзнули остаться на месте, но большая часть их обратилась в бегство...

И устроили тогда варварам истинное кровопускание, казалось, будто излившийся из рек поток крови окрасил море»

Еще одно интересное замечание из Мельниковой:

"Причина рассматриваемого военного конфликта определяется на основе совокупного рассмотрения всех, часто противоречащих друг другу источников (Литаврин. 1967. С. 71—86).

Она кроется в изменении политического курса Константина IX Мономаха по отношению к варяго-русскому корпусу, в попытке его расформировать. Не случайно именно в этот момент уходит из Византии со своими норманнскими воинами Харальд Суровый Правитель (1015—1066 гг.) (позднее король Норвегии), находившийся на службе у византийских императоров с 1034 г. Константин, однако, его не отпускает, и Харальду приходится тайно бежать.

В византийской литературе об этом, известном также по исландским сагам, эпизоде, а также о дальнейшей судьбе Харальда сообщает византийский автор наставительного трактата, не совсем точно называвшегося в науке «Стратегиконом», Кекавмен, живший во второй половине XI в.:

«Аральт при Мономахе захотел, отпросись, уйти в свою страну. Но не получил позволения — выход перед ним оказался запертым. Все же он тайно ушел и воцарился в своей стране вместо брата Юлава».

Обострение отношений между варяго-русскими наемниками и императором отразилось и на отношении византийцев к Руси в целом: убийство в Константинополе «знатного скифа» — русского купца и стало, по словам как Скилицы, так и хрониста XII в. Иоанна Зонары, предлогом войны.

Вряд ли случайным совпадением может быть произошедшее в это же время, судя по актам Русского монастыря на Афоне, разорение пристани и складов Русика, как называлась эта обитель.

Е. Л. Мельникова. "Древняя Русь в свете зарубежных источников"